От физики к экономике

Всегда занимательно, как известные люди приходят к своей профессии. Особенно, когда профессия связана с изучением экономики. Ведь к этой науке сегодня наблюдается очень большой общественный интерес: все, от власти до обывателя хотят знать “Как государство богатеет, И чем живет, и почему, Не нужно золота ему, Когда простой продукт имеет…”.

О своем пути в постижении экономики, об особенностях развития Казахстана и как нам перейти от “черного золота” к “простому продукту” рассказывает экономист Бахыт Кайракбай.

***

- Бахыт Матхалыкович, если не возражаете, начнем с детства. Вы можете сказать, когда начали серьезно интересоваться наукой, благодаря чему или кому? Почему именно физика?

- Думаю, что первый интерес к естественно-научному (сначала к ботанике) познанию появился (наряду со спортивным интересом) где-то в средних классах школы. Окончательно, можно считать, он оформился к 8-9 классу (в определённой степени это связано было также с прекрасными учителями по физике и математике в тогдашней, замечу, обычной алматинской школе №15). Почему физика? Здесь ответ, с моей точки зрения, понятен – потому что именно эта наука является основой мироздания и всего остального, по крайней мере, в прикладном и технологическом уровне, плюс охватывает просто невероятные масштабы пространства и времени (от квантовых процессов на ничтожно-малых масштабах до гигантских явлений, охватывающих Вселенную). Это захватывает дух и просто очень интересно.

- Вы закончили знаменитый МИФИ (Московский инженерно-физический институт), какие особенности обучения в этом заведении можете отметить?

- МИФИ - это ВУЗ, имеющий высокий уровень преподавания и весьма приличный уровень студентов, но инженерно-прикладного характера (исторически базовые традиции связаны с ядерной физикой и сопутствующими технологиями – предприятия и организации МИНсредмаша). Наверное, для масштабов Союза его можно сравнить с американскими Калифорнийским или Массачусетским технологическими институтами. Соответственно, институт был весьма закрытый, отбор проводился достаточно строгий (в том числе, и по аспектам благонадёжности). Тем не менее, общий стандарт обучения, в том числе и по фундаментальным дисциплинам, куда привлекались ведущие учёные Союза не только из МИФИ, находился на высоком уровне. Нагрузка на студентов, если сравнивать с нашими отечественными ВУЗами, значительно выше.

- На Ваш взгляд, почему в нашей стране нет ВУЗа, аналогичного МГУ, Физтех, МИФИ… не говоря уже о западных брэндах?

- Ответ простой – нет спроса, имиджа и престижа (в обществе и государстве), нет желания и стремления превратиться в развитую, в научном плане, страну (я не говорю об “имиджевых декларациях”). А так, если учитывать результаты наших школьников на международных физико-математических олимпиадах, народ у нас не менее талантлив, чем во многих высокоразвитых в научном плане государствах.

- Когда и благодаря чему Вы стали специализироваться в экономике?

- Первоначальный интерес или необходимость, если хотите, к экономике был эпизодический и возник где-то в районе 1983-84 годов, когда я заканчивал работу над диссертацией по теории принятия решений, поскольку мой научный руководитель, завлаб Института проблем управления и заместитель председателя Комитета по системному анализу АН СССР профессор Александр Михайлович Петровский рекомендовал расширить содержание диссертации, включив туда экономические приложения. Регулярный же интерес возник в момент развала Союза – как я помню, это была спонтанная реакция на сообщения об “августовском путче”. Я тогда за пару недель написал статью, посвящённую проблемам развития в условиях ожидаемого суверенитета, и направил её в “Казправду” – она вышла в урезанном виде (многие политические аспекты были убраны) после долгих переговоров с редакцией через два месяца, в ноябре 1991 года. Позднее, редактор журнала “Экономика и жизнь” предложил мне переписать её в более академическом стиле для их журнала – первоначально я отказывался, поскольку в статье одной из идей было скорейшее введение своей валюты, а, как мне казалось, наше правительство не особенно было настроено это делать тогда, то и смысла в опубликовании я не видел. Но редактор меня убедил, сказав, что она выйдет-то через несколько месяцев (разговор был в декабре), а к тому времени, мол, всё созреет. Так что в январе 1992 года я статью сдал в печать (вышла в мае) – кстати, национальную валюту я условно назвал тенге (редактор журнала в тексте переправил название на “таньга”). Ну, и в начале 1992 года, на волне “экономического энтузиазма” я впервые прошёл переподготовку на семинаре по рыночной экономике в Германии. А после этого уже пошло-поехало.

- Есть мнение, что экономика, так же, как и социология, психология etc. – “лженаука”. В отличие от классических (математика, физика, астрономия и т.д.), в которых есть основоположные законы, которые действуют всегда и везде, в “лженауках” – почти нет непреложных законов, а описываются некоторые закономерности, действия которых разнятся в зависимости от страны и времени наблюдения. Если в механике мы знаем, с какой силой и как надо ударить шар, чтобы переместить его в заданное место или в астрономии высчитываем “на кончике пера” неизвестную планету, то в экономике почти нет ни получения заданных результатов, ни корректной экстраполяции… Кейнс, Фридмен, монетаристы, маржиналисты… все правы, все ученые… Ваш комментарий?

- Я не соглашусь с высказанным мнением. Почему? Любая наука проходит в своём развитии определённые этапы. Те науки, которые вы назвали классическими, изучают неживой мир, где в большинстве случаев возможна так называемая воспроизводимость – то есть, когда при воссоздании идентичных исходных условий в эксперименте в случае истинности проверяемой гипотезы вы ожидаете получить такие же результаты, как и в серии других аналогичных экспериментов. Но даже уже на уровне биологии, изучающей живое, возникают определённые проблемы с этим, особенно на больших временных интервалах (например, эволюционная биология). А что говорить о социальных науках, которые можно охарактеризовать, как науки, изучающие коллективное поведение и коллективные взаимодействия, где составляющие коллективы элементы, в свою очередь, сами отличаются сложным поведением и характеристиками. Классики экономики, скажем тот же Маркс, Самуэльсон или Фридмен, были под большим впечатлением от физики тех лет (это была классическая механика). И в их работах, в принципе, это влияние ощущается, поскольку делаются попытки, как-то аксиоматизировав экономику, введя несколько основополагающих принципов, из которых уже затем, анализируя эмпирические данные, можно делать какие-либо выводы. На мой взгляд, к 1980-м годам такой “механистический” подход подошёл к пределам своего развития (это мощно формализованная теоретическая экономика, достаточно мощные эконометрические методы, в определённой степени теория игр). И, мне кажется, так же, как и классическая физика пережила в своё время квантово-гравитационную революцию, современная экономика, как, впрочем, и многие другие социальные науки находится на пороге кардинальных перемен. Последнее не означает, однако, что, как многие призывают, надо, мол, отказаться от многих достижений и результатов прошлого развития экономики.

- На международных (Москва, Пермь, Хельсинки, Инсбрук) симпозиумах и конференциях Вы представляли доклады о применении нечетко-множественного подхода в различных отраслях (кардиология, сейсмология, квантовая теория, теория принятия решений). Особенно интересна последняя тема – принятие решений. Пожалуйста, расскажите подробно о самом “подходе” и как это работает в менеджменте и экономике.

- Подход нечётких множеств и нечёткой логики предложен в середине 1960-х годов американским математиком азербайджанского происхождения Лотфи Заде. Я бы сказал, что его можно образно описать как переход от чёрно-белого восприятия действительности к цветному. В математике множество состоит из элементов, при этом говорят, что элемент или принадлежит к множеству, либо не принадлежит. Переход к нечётко-множественному описанию состоит в том, что мы в простейшем варианте вводим полный спектр принадлежности к множеству от 0 (не принадлежит) до 1(принадлежит). Соответственно, тогда меняется и вся арифметика оперирования с множествами. Такая принадлежность характерна особенно для субъективных описаний и моделей неопределённости в отличие от объективного описания в теории вероятностей. Например, понятие “высокий человек” отличается у шведов или корейцев. Аналогично и нечёткая логика – вместо жёстко-определённых “да” и “нет” можно формализовать такие характеристики, как “более или менее”, “почти”, “значительно меньше” и т.п. Не затрагивая фундаментальных аспектов введения такого подхода, отмечу, что нечётко-множественный подход нашёл достаточно широкое применение в технологиях в силу своей большей технологической эффективности и экономичности (похожий феномен, например, связан с достаточно сложным понятием “фрактал”, нашедшим широкое применение в сжатии и управлении информацией в компьютерных приложениях) – здесь можно упомянуть и бытовую электронику (видеокамеры), и бытовую технику (пылесосы), и даже автопромышленность (системы управления режимом работы двигателей).

Касательно принятия решений. Теорию принятия решений можно рассматривать как раздел теории систем или системного анализа, так и в определённой степени раздел прикладной математики. В данном случае, любая целеполагающая система рассматривается как имеющая цель, осознанную или неосознанную. Тогда при анализе её функционирования с точки зрения устойчивости можно вводить такие понятия, как “исходное множество альтернатив её развития”, “множество ограничений”, “множество управляющих воздействий”, “множество результатов” и т.д. Ясно, что такое описание в большинстве актуальных ситуаций включает в себя и многие субъективные элементы, связанные с присутствием в таких процессах человека. Собственно, очень часто само понятие “цель” является неопределённой и субъективной, поэтому вполне естественно применять нечётко-множественный подход для анализа процессов и процедур принятия решений. В частности, для экономики и менеджмента, это может быть разработка стратегического плана фирмы или, скажем, её инвестиционной стратегии. Собственно управление любой организацией и её ресурсами может быть описано на нечётко-множественном языке, причём с практической точки зрения это обычно более экономично, более устойчиво (или, как говорят, робастно) и, в конечном счёте, более эффективно. На национальном или отраслевом уровне это могут быть различные оценки для классификации, как оперативных моментов, так и стратегических в управлении, а также технологии мониторинга – для иллюстрации, скажем, что нечётко-множественная методология широко используется в так называемых центрах и системах ситуационного управления. Добавлю, что, как и в теоретической экономике, так и в теории управления, многие конструкты, паттерны и понятия имеют ярко-выраженный нечёткий или размытый характер.

- Если возможно, прокомментируйте, пожалуйста, применение этого самого “подхода” в экономике сегодняшнего Казахстана.

Как я уже выше описал некоторые сферы применения, я не вижу особых ограничений для применения подобной методологии, как на уровне фирмы, региона или страны, так и для оперативных и стратегических целей. Было бы реальное желание, стремление (но не к имиджу, “крутости”, славе и тому подобное) и умение.

- Ваш взгляд на состояние и развитие экономической науки в Казахстане?

- Отвечать на этот вопрос несколько трудно. С одной стороны, экономистов (как остепенённых, так и прочих) у нас просто очень много, экономика преподаётся в каждом учебном заведении, выпуская ежегодно огромное количество экономистов – думаю, если посчитать число дипломированных экономистов на душу населения, мы, наверное, на одном из первых мест в мире. Но с другой стороны, если вы посмотрите на то, что изучают в наших ВУЗах, почитаете так называемые отечественные научные экономические статьи и попытаетесь сравнить это с тем, что происходит в более или менее развитых странах мира в этих сферах, то выявится весьма печальная картина – отставание составляет в самом оптимистичном варианте 20-30 лет. Могу сказать так, экономическая наука в мире, несмотря на декларируемый в ней “кризис”, развивается и стремится развиваться достаточно бурно. В последнее время, очень широкое распространение получили междисциплинарные исследования на стыке экономики, политологии, социологии, психологии, биологии, физики, теории хаоса и многих других отраслей знаний. А что же в Казахстане? Полная тишина и стагнация.

- Что мешает нашим ученым-экономистам выйти на мировой уровень?

- Трудно сказать. Может быть то, что я выше говорил вообще о науке – отсутствие спроса со стороны общества и государства? Квалификационные и финансовые ограничения я не считаю критичными, поскольку в течение нескольких лет путём привлечения крупных учёных это преодолимо, естественно, при поддержке государством и обществом.

- Как Вы думаете, что надо сделать государству для развития экономической науки Казахстана?

- Изменить отношение к науке вообще. Наука должна и, согласно мировой практике, является основным источником, мотором и характеристикой высокоразвитой страны. Причём, замечу, никакие широко разрекламированные кампании и программы действовать реально не будут, если не будет изменено реальное отношение к науке. Когда в обществе, бизнесе и государстве сформируется или появится востребованность научно-обоснованных результатов для реального применения в принятии реальных политических, экономических и прочих решений, тогда и экономическая наука в Казахстане начнёт бурно развиваться. Тогда и никаких дополнительных “пинков” со стороны государства и не будет требоваться.

- В свое время Вы работали в бизнесе по разработке и внедрению программного обеспечения. И здесь интересен Ваш взгляд, как непосредственного участника: скажите, пожалуйста, почему в этой сфере казахстанские фирмы не могут выйти на международный уровень (да и на местном рынке почти все прикладные программы – российские), где наши “1С”, “Google”, “Яндексы” и т.д.? С “железом”-то ясно – нет технологической базы, вопрос относится к софту, ведь программы писать – нужны только головы? А ведь уровень математического образования в Казахстане наверняка не ниже индийского или китайского?

- Ответ очень простой – наш рынок с точки зрения программного и компьютерного спроса очень маленький. Какие-либо отечественные разработки имеют обычно узко специализированный и частный характер. С точки зрения даже “нишевой” стратегии, чтобы быть рентабельным, вы должны значительно расширять сферы сбыта на внешние рынки, что довольно затруднительно, поскольку при этом сильно растут издержки (входа, маркетинга, производства), либо должны создать супер-оригинальный и новый продукт, что, как выше я говорил, сомнительно в силу довольно низкого уровня развития науки и соответствующего образования в целом, и компьютерно-программных разработок в частности. Поэтому наши компании и являются в подавляющем большинстве дистрибьюторами, дилерами, системными интеграторами больших, в том числе и российских, компаний. Вопрос – можно ли разработать оригинальный продукт в Казахстане? Ответ – определённо да, если ориентироваться на внешние, т.е. мировые, критерии качества и спроса, а не “отмывать” деньги на местном уровне. Примеров, когда небольшие группы энтузиастов практически с нуля разрабатывали оригинальные программные продукты, в мире много (по крайней мере, по России я могу несколько таких случаев назвать, тем более с некоторыми из этих людей я знаком).

- Как, на Ваш взгляд, на правительственном уровне можно стимулировать этот сектор бизнеса?

- Честно говоря, не знаю. Почему я так говорю? Дело в том, что можно было бы сказать о снижении, например, налоговой нагрузки, или, скажем, о создании каких-то специализированных центров, парков, разработке государственных программ и планов и тому подобное. Но, когда в стране в целом такая невосприимчивая к хай-теку и вообще к исследованиям, аналитике и разработкам среда (“почва”, “атмосфера”), то, о чём можно вообще говорить? С этой точки зрения главным является перелом фактического отношения к научно-технической сфере, а не выделение каких-то дополнительных денег и льгот, которые просто уйдут в “бездонную яму коррупции”.

- Предлагаю перейти к “делам нашим скорбным”, сначала – общий обзор: Ваше мнение о развитии экономики Казахстана за период независимости, начиная с 1991 года. Можно ли отметить какие-то закономерности, этапы?

- Вопрос, я бы сказал, несколько глобальный и в рамках одного интервью осветить его более или менее обстоятельно довольно затруднительно, но я попытаюсь хотя бы чисто конспективно, с моей точки зрения, его обрисовать. Прежде всего, после “естественного” развала СССР, у многих бывших постсоветских республик открылись в чём-то неопределённые перспективы – диктующего Центра нет, внешний мир открылся, можно осуществлять те или иные меры и выбирать тот или иной путь дальнейшего развития. До середины 1990-х годов, наша страна, как, впрочем, и другие постсоциалистические государства, испытывала так называемый трансформационный спад (до 50% снижения ВВП), связанный с разрушением старой хозяйственной системы, налаженных каналов реализации и поставок, отсутствием нормальной финансово-экономической и рыночной среды и инфраструктуры, практическим параличом регулятивной и управленческой основы. Всё это отягощалось, к тому же, тяжёлой “советской” наследственностью – О чём я говорю? В Советском Союзе существовал, хотя многие это могут и оспорить, некий правовой “нигилизм”: если, скажем, можно было нарушать нормы и законы без серьёзного ущерба для себя, то практически все это делали – т.е. существовало формальное “советское” право, провозглашающее идеальные общественные ценности, и фактическая неформальная мораль, по которой жило подавляющее большинство населения. Устойчивость такой конструкции поддерживалось жёсткой и репрессивной системой подавления инакомыслия. Помимо этого, в каждой из советских республик имелись и свои традиционные “глюки”, связанные с их собственным историческим развитием. В целом, указанные особенности обуславливают то, что называется в институциональной теоретической экономике наличием “колеи” развития (или по-английски, path dependence), когда ваш дальнейший путь развития в значительной степени определяется прошлым. Очень мало стран сумело выйти из своей “традиционной колеи” (я, по крайней мере, могу назвать только пару – Японию и отчасти Малайзию), перейдя на более прогрессивные, с общечеловеческой точки зрения, рельсы развития. Самое любопытное, что возможности ухода от “колеи” возникают как раз в критические и неустойчивые для государства моменты (в теории такие точки называются “бифуркациями”). Именно в такие моменты социально-экономическая система восприимчива даже к небольшим управляющим воздействиям, и вы, при правильной и нацеленной на прогресс и благо общества политике, получаете возможность задать другой вектор развития своей страны. Такой шанс выйти из традиционной “колеи”, перейдя на прогрессивную, инновационную траекторию развития, у нас был в середине 1990-х. Но мы им не воспользовались. Дальше же всё пошло по “накатанной дорожке”, характерной для развивающихся государств со всеми их проблемами и недостатками (сырьевая зависимость, индустриальная недоразвитость и т.п.).

- Какие государственные решения в экономической жизни РК (1991-2009 годы) Вы считаете особенно значимыми, как со знаком “+”, так и со знаком “-”?

- Наиболее значимым мне представляется собственно создание независимого государства. Страна, как международный субъект, состоялась и это хорошо и этого нельзя ни в коем случае терять. Продолжая свои предыдущие мысли, скажу, что в “лихие” 1990-е, тем не менее, была создана, плохая ли хорошая, но определённая новая рыночная среда как в финансово-экономическом плане, так и нормативно-правовом. Отмечу, что активное участие и содействие в этом (или, как некоторые говорят с негативным оттенком, “внедрение”) приняли многочисленные советники и консультанты из международных организаций и развитых государств мира. Собственно, если чисто внешне анализировать созданную тогда рыночно-экономическую законодательную и институциональную базу, то она была весьма либеральной и прогрессивной. Но принятые “формальные институты” демократического капитализма не совсем прижились впоследствии, или, если точнее сказать, трансформировались при столкновении с господствующими в обществе и стране “неформальными институтами” (“колея” традиций и “советская” наследственность). Причём трансформация по мере выхода из экономического кризисного состояния, в том числе в связи с улучшением внешней конъюнктуры, всё более принимала негативный оттенок. Множество программ и концепций принимали всё более “агрессивный прогрессистский” внешне и декларативный на деле характер. Можно сказать так, что “неформальные институты подмяли под себя формальные”. И в такой ситуации вполне естественным является соблюдение внешней либерально-экономической и рыночной фразеологии при фактическом существовании на деле экономики, так называемого “осёдлого бандитизма”. К плюсам, несомненно, следует отнести создание Национального фонда с точки зрения создания “подушки безопасности” для случая кризиса, а также формирование более или менее приемлемой системы бюджетного управления. Но это касается только систем оперативного реагирования и управления. В стратегическом же плане с позиций перспективного и устойчивого долгосрочного развития имеем практически сплошные минусы и упущения – перечислять различные меры и программы я не вижу смысла.

- Что необходимо было предпринять в те годы, чтобы экономика развивалась более эффективно и устойчиво? И если взять сегодняшний день, то какие задачи в сфере экономической политики вы назвали бы первоочередными?

- На эти два вопроса я постараюсь ответить вместе. Наверное, скажут, что сейчас, постфактум, легко делать оценки. Но думаю, что проблема выхода из “колеи” по-прежнему актуальна для нас, причём такой выход ныне гораздо более, если это вообще возможно, сложен, чем раньше. Феномен несоответствия формальных и неформальных институтов остаётся. На мой взгляд, в те годы, о которых я говорил, если бы была сломана существовавшая “неформальная партийно-советская этика и мораль” и заменена, скажем, на парадигму “служения нации”, причём реальными действиями, а не декларациями, то шансы измениться, мне кажется, были. Можно было бы, по примеру стран Восточной Европы и Балтии, ввести (может быть, я утрирую) определённый “запрет на профессии” (что-то типа люстрации). Тогда бы, после устранения или хотя бы ослабления неформальных институтов, формальные рыночные прогрессивные институты смогли бы заработать эффективно. Впоследствии, по мере укрепления нового “формального мышления” “запреты” могли бы быть отменены, поскольку начали бы формироваться новые неформальные институты.

Из сказанного вытекают две задачи. Первую, я бы назвал стратегической. Необходимо изменить морально-нравственную и институциональную парадигму общества и социально-экономического развития. Суть любой экономической стратегии заключается не в декларировании каких-то “прекрасно-звучащих” отдалённых целей, а в разработке реальных долгосрочных траекторий развития, приводящих к достижению запланированных целей. При этом, эти траектории должны быть тщательно оценены с позиции достижимости, все возможные ограничения и риски должны быть проанализированы с участием всех заинтересованных сторон (общество, государство, бизнес), если вы, конечно, этого хотите. Провозглашение нереальных целей стратегического развития только профанирует саму идею развития. Вторую задачу я бы отнёс также к институциональным, но оперативного звучания. Если возможно, то необходимо прекратить беспредел с точки зрения экономического права, причём на всех уровнях, государственном, предпринимательском, потребительском. В случае продвижения в этом направлении возможно возникновение хотя бы каких-то точек роста доверия к формальным рыночным институтам, которые в перспективе могут обеспечить самоподдерживающееся функционирование элементов нормальной экономики.

- Назовите, пожалуйста, главные причины, сдерживающие развитие экономики Казахстана?

- Если отвлечься от парадигмальной и институциональной постановки, то чисто экономическими причинами, тормозящими развитие экономики Казахстана являются – “проклятие ресурсов” и сопутствующая “голландская болезнь”, деградация человеческого капитала, ухудшающаяся диверсификация экономики, низкое качество промышленного капитала, перекос в сторону малоквалифицированной сервисной экономики, неэффективное распределение и управление всеми видами ресурсов (финансово-инвестиционных, трудовых, интеллектуальных, социальных, индустриальных, инфраструктурных).

- В рамках политики диверсификации экономики, реализации Стратегии индустриально-инновационного развития, а теперь и ФИИР, реализуются множество “прорывных проектов”. Насколько, по Вашему мнению, они соответствуют объявленным целям и каковы результаты “прорывных проектов”? Ведь не могут же миллиарды тенге инвестироваться безрезультатно?

- В целом, я выше уже говорил о своём отношении к различным программам. Суть не в конкретном названии. Но здесь я хотел бы сослаться на случайно обнаруженное в Интернете высказывание одного казахстанского экономиста (Кетебаева), что слово “прорыв”, с его точки зрения, имеет не экономическое, а скорее “сантехническое” звучание, когда в какой-то системе просто происходит “прорыв”, через который содержание системы “утекает”. В общем-то, я солидарен с таким мнением. Я не согласен, что миллиарды инвестируются безрезультатно, результаты как раз есть, но только не к выгоде общества и национальной экономики, а скорее отдельных экономических “субъектов” и персон.

- Хотелось бы услышать Ваше мнение о политической и экономической элите Казахстана. Насколько полно выполняет она свою главную задачу – рост государства, улучшение жизни всей нации? Как Вы считаете, есть ли консенсус в элите по поводу концепции и технологии решения задачи развития страны или все еще идет (и идет ли вообще) поиск этого самого общего соглашения? И отсюда: существующие противоречия в высших слоях политики и бизнеса РК – это нормальная конкуренция и отбор или же идет “игра без правил” и тогда можно говорить только о происходящем формировании настоящей элиты?

- Не думаю, что я вполне компетентен, чтобы выражать мнение по этому поводу. Единственно, возможно, я выскажу несколько спорное суждение – с позиции роста государства и улучшения жизни всей нации, элиты, если вкладывать в это слово “высокие материи”, как раз и нет. Если же брать те группы, которые у нас принято называть элитой, то упомянутого консенсуса не существует, как в силу отсутствия собственно концепции, так и наличия взаимоисключающих интересов составляющих элиту эгоистических интересов. Следовательно, и технологий решения задачи развития страны не имеется. Насчёт поиска не могут определённо сказать – возможно, где-то в недрах общества и зреет понимание, что “так жить больше нельзя”, но каких-либо конкретных свидетельств по разработке консолидирующей общественно-экономической платформы я, честно говоря, не вижу. То, что происходит в высших слоях политики и бизнеса в Казахстане это никак не конкуренция, но всё-таки игра идёт по правилам, но неформальным, как я выше уже отмечал. С этой точки зрения всё же можно говорить о формировании некоей “элиты”, но в духе институциональной модели “осёдлого бандита”.

- Какую деловую прессу Вы предпочитаете, почему?

- Я предпочитаю пользоваться первоисточниками деловых новостей, то есть, это могут быть новостные и статистические данные, аналитические доклады и отчёты солидных, в основном международных организаций и структур, поскольку степень искажения, с учётом поправки на политические акценты, в таких материалах не очень высока. В основном для оперативной информации пользуюсь просторами Интернета, черпая информацию из совершенно разнообразных источников по интересующим ключевым словам через различные поисковые машины. Предпочтений каким-либо деловым изданиям, будь то отечественные или зарубежные, не отдаю. Главным считаю, что у любого серьёзного аналитика при прочтении любого оперативного материала, да и неоперативного тоже, должен срабатывать, если можно так выразиться, “встроенный фильтр” отсева неуместной или некорректной информации.

- Ваше мнение о казахстанской бизнес-литературе и деловых СМИ?

- Может быть, на меня обидятся представители отечественных деловых изданий, но, считаю, что, по большому счёту, у нас таковых не имеется. Это, вероятно, связано также и с отсутствием собственно серьёзной и стратегически ориентированной деловой атмосферы в экономике республики и, соответственно, отсутствием реального спроса на такие издания и, вообще, на реальный деловой анализ.

- Ваши увлечения, хобби?

В принципе, когда вы занимаетесь разнообразной (с точки зрения отраслей знаний и экономики) деятельностью, то, поскольку приходится переключаться с одной проблемы на другую, особо времени на увлечения и хобби не так уж много. Тем не менее, когда такая возможность возникает, то это может быть хорошая художественная книжка или просто общение со старыми друзьями.

- Книги каких авторов Вам нравятся?

- Любопытный и не совсем корректный (с точки зрения представителя точных наук) вопрос. Обычно такие вопросы для тех, кто интересуется жизнью богемы и “гламура”. Я бы мог изобразить из себя некоего “эстета”, ответив “умных”. Но отвечу так, любая книга, которая вызывает интерес после прочтения нескольких десятков первых страниц. Список авторов и жанров будет слишком длинным.

- Последняя книга, которую Вы прочитали. Что можете сказать о ней?

- Если сбросить со счёта литературу (книги и издания) профессиональной ориентации, которые я регулярно читаю (скажем, последними были “Мир в ореховой скорлупке” Стивена Хокинга и книги по ресурсному проклятию), то недавно “проглотил” детективные бестселлеры, не избежав всемирного ажиотажа, из цикла “Миллениум” Стига Ларссона и “Утраченный символ” Дэна Брауна. По поводу лихо и мистически увлекательного закрученного сюжета Дэна Брауна говорить ничего не буду. Но секрет успеха книг Стига Ларссона всё же прокомментирую. Как мне кажется, успех “Миллениума” связан с тем, что читатель, на фоне бесчисленного множества небрежно написанных по стилю и сюжету изданий, истосковался по тщательно выписанной, обстоятельной и неторопливой книге, пусть вроде бы и в не совсем серьёзном детективном жанре. Я бы охарактеризовал цикл Ларссона, как “скандинавский детектив в классическом английском стиле”. Чтобы успокоить свою “интеллектуальную совесть” сейчас читаю книгу “Улисс” Джеймса Джойса, которую, к своему стыду (наверное, должен был сделать это лет двадцать назад), до сих пор не читал.

***

Интервью из книги “Элита Казахстана. Том 2”, Алматы, 2010, Издательство Vox Populi (ИНЭС-ЦА). Опубликовано с согласия издателя. Книгу можно приобрести в книжных магазинах “Меломан”, “ЭкономикС”, “Эврика”, других или в издательстве (727) 250-24-53.

www.zonakz.net